«Менеджер», фотокарточки, «ЛОМО» и мечта
Прохладное ленинградское лето. Затем осень с туманами по утрам и редкими вкраплениями волн теплого и влажного воздуха. Горелый запах тлеющего торфа на окраинах. Доносящиеся звуки пушечных выстрелов Ржевского полигона.
В самом разгаре перестройка. Закончились последние триумфальные для СССР Олимпийские игры в Сеуле, отгремела по телевизору реклама кроссовок Adidas torsion. Тревожные новости о конфликте между Арменией и Азербайджаном в Нагороном Карабахе и катастрофическое землетрясение, превратившее в руины города Армении: Спитак, Ленинакан, Кировакан. Требующие независимости прибалты, хронически недовольные на Украине. Плачущая во время урока наша учительница географии Евгения Петровна. Пожар в библиотеке Академии наук СССР на Невском, тысяча сгоревших и миллионы намокших книг. Авантюризм первых кооператоров, контрастирующий с унынием производственников. Начинающаяся разруха, шальные «600 секунд». Время отроческого желания быть самостоятельным и независимым.
В наших подростковых, слегка сдвинутых набекрень, мозгах хаотично смешались отрывки школьной программы с остаточными осколками идеологических штампов. Головы были поставлены на место цикличными спортивными тренировками, но окончательно деморализованы хаосом из мелодий и текстов в диапазоне от Гражданской обороны до Депеш Мод. Осознание окончания детства. Отсутствие страха, болевого порога и неверие в собственную смерть. Время аудиокассет, виниловых пластинок, студий звукозаписи, двухкассетных магнитофонов и видеосалонов. Время, когда хотелось обращать внимание исключительно на опрятных фигуристых девушек, года на три четыре постарше: в волнующей воображение школьной форме с белым кружевным передничками и слегка укороченными по-размеру юбками. Время первого предпринимательства и первых компромиссов. Разгар тошнотворных до безумия, затяжных перестроечных речей, способных ввести в состояние уныния даже беззаботных подростков. Кооперация, улично-лоточная торговля сувенирами у метро. Чувство гордости за первый и как потом выяснится последний полет «Бурана». Политизированные пассажиры в троллейбусах и автобусах, прильнувшие к динамикам маленьких радиоприемников, внимающие выступлениям депутатов Верховного Совета. Грустное предчувствие неминуемого окончания детства и туманные очертания будущего.
Не буду затягивать вступление и перейду к непосредственным событиям.
«Менеджер»
Началось все следующим образом. Отец моего школьного приятеля Виктора Зубкова работал в милиции. В звании майора и, как полагается, на очень хорошем счету. Однажды Витькин отец прикрыл какую-то точку цеховиков или кооператоров новой волны, а может все было как-то иначе, о деталях никто не распространялся, да и лишних вопросов не задавалось. В результате одна из комнат трешки, где вместе с родителями и старшей сестрой проживал Витек, превратилась в склад. Комната, некогда служившая гостиной, до потолка стала наполняться рядами картонных заготовок для игры «Менеджер». Также в комнате стояли другие коробки, набитые аккуратно сложенными по парам черными хлопковыми носками, особо ценным быстро и оборачиваемым активом. Что делать с носками Витькин отец хорошо знал, агентурная сеть среди рыночных торговцев имелась. Но вот как быть с непонятным картонками и всякими бумажками для новой игры, он представлял весьма туманно. Все же носки – товар ходовой, рассуждал Игорь Валентинович, а вот новая игра – большой знак вопроса. И в этой связи, рассуждения привели к довольно прозорливому варианту – поручить нам провести разведку, относительно возможностей по реализации «Менеджера» среди одноклассников. Провести, так сказать, маркетинговое исследование боем. По щелчку пальцев мы с Витьком уловили контуры будущего рынка сбыта и перспективу заработать не только на кино и игровые автоматы, но и на хороший мопед.
– Куплю себе «Вершка», – мечтательно говорил Витька, называя «Вершком» мопед «Верховина», – Буду на даче рассекать.
– А я вот давно мечтаю о складном «Салюте» или «Каме», – вторил я в резонанс товарищу. Еще давно хотел лыжи Фишер в «Спартаке» купить. (* «Спартак» – магазин спортивных товаров. Находился на пр. Науки). Все смотрю на них, 120 рублей. Почти мамина зарплата.
– Еще хотел бы накачаться и стать богатым, – рассуждал Витек. – В Америку съездить, в Лос-Анжелес. Снимусь в каком-нибудь боевике вместе со Шварцем. А что? Или вон, со Сталоне.
– Это ты что-то загнул, – отвечал я. – Хотя… Поехать в Америку, может и поедешь. А по мне, так и дома неплохо, где-нибудь в Карелии, на озерах, например.
– Кстати, Витек, мы с тобой горку на турнике уже до 7 делаем, выход силой, жим от груди, отжимания от пола по 40 раз, – напоминал я. А хочешь, айда со мной греблей заниматься. Там ребята все хорошие, коллектив. Втянешься, а весной в лодке на воду пойдем.
– А что, давай, пойду за компанию. Еще на каратэ и бокс запишусь, –продолжал мечтать Витек.
Для того, чтобы начать продавать игру «Менеджер», требовалось чуточку потрудиться. Сначала правильно сложить игровую коробку, затем доукомплектовать ее инструкцией, игровым полем и остальной атрибутикой, ну а дальше предлагать одноклассникам по доступной цене. То есть ниже тех шестнадцати рублей, указанных крупным шрифтом на коробке. Официально «Менеджер» еще не продавался ни в одном из магазинов Ленинграда. Выходит, что с августа 1988 года, сами того не ведая, мы с Витьком стали первыми предпринимателями, которым удалось внедрить эту вполне себе занимательную игру в школьные массы. Вся идея и ресурсная часть исходила с Витькиной стороны, но вопрос заключался в том, что одному распродать такую гору сложно, да и опасно, поэтому требовался надежный компаньон умеющий договариваться. Моя кандидатура не вызывала сомнений, многократно проверялась разбитыми в кровь носами и руками во время школьных драк, а также разодранными коленками в дворовых играх. Однако, вероятно самой значительной моей добродетелью являлась честность, а может еще и отсутствие паталогической жадности.
Вход на рынок начался с самым примитивным из всех возможных способов – демпинговым прессингом. Легенда была такая: «Дальние родственники работают на фабрике. Могут получать по минимальной по цене. Берите пока есть». Мы действовали без малейшего понимания маркетинговых стратегий и финансовых целей. Все по-простому: вежливость, желание уступить, уместный торг. Но самый главный двигатель – огромная мотивация заработать. Случалось до поздней ночи собирать и укомплектовывать коробки с игрой, но будущий результат согревал душу. Через месяц вся школа играла в Менеджер, а мы стали первыми школьными дельцами, поставившими на поток продажу новой игры. Продавали по низким ценам в диапазоне от 3 до 7 рублей, в зависимости от количества. Как и уславливались, треть я забирал себе, остальное справедливо причиталось Витьку, как основному учредителю и держателю склада. Все шло достаточно гладко. В неделю продавали примерно игр тридцать, иногда были и оптовые покупатели вне школы. Мои связи на тот момент времени были чуточку разветвлённее, однако Витька имел очень сильные знакомства в микрорайоне. Он гораздо лучше меня разбирался в обратной стороне подпольно-криминальной жизни: округи со всякими хатами, притонами и малинами.
Нужную информацию черпал он в основном благодаря общительности и обаянию старшей сестры. Она охотно знакомила Витька с более старшим по возрасту ключевыми игроками торговых направлений микрорайона. Знакомые Ирины становились знакомыми Витька. Миниатюрная красотка Ирина обладала отчаянным характером. Не красавица, а именно красотка. Лично для меня это всегда было даже более ценной формой восприятия женской индивидуальности, чем холодная красота. В ней одновременно уживались женственность, чувство вкуса и внезапно возникающий бойцовский нрав, правда только в случае проявлений гопнического хамства или неоправданной грубости. Не смотря на хрупкую внешность, она легко могла врезать обидчику: как промеж глаз, так и промеж ног. Ирина знала почти всех местных рокеров, начинающих фарцовщиков, неформалов и делающих первые шаги в бандитский мир, районных хулиганов.
Максимальная наша продажа за раз – пятьдесят игр в одни руки. Как-то раз бабушка подарила мне копилку в виде деревянного гриба. Крышку и шляпку приклеила эпоксидным клеем так, чтобы не открыть. Сказала: «Копи, не трать. Купишь потом себе что-нибудь крупное». Копилка быстро наполнилась, и я завел вторую. Родители удивлялись отсутствию каких бы то ни было просьб с моей стороны.
– Третий год уже в одной школьной форме ходит, донашивает вещи брата, ничего не просит. И в кого он такой экономный? – недоуменно произносила мама в разговоре с отцом.
– Наверное, в бабушку, – отвечал отец.
Немного позже, когда «Менеджер» появился в ДЛТ на ул. Желябова (ныне Большая Конюшенная), Гостином дворе, а затем уже и во всех магазинах Детский мир, бизнес стал стремительно затухать, однако на дисконте, рубля по 3 даже, в затухании удавалось продавать по 4-5 игр в неделю на карманные расходы. Гораздо больше половины мы продали, освободив часть гостиной у Витьки дома. По инерции работала организованная дилерская сеть среди доверенных лиц из параллельных классов, среди товарищей по тренировке и Дворца пионеров. Но вскоре бизнес перестал быть актуальным совсем. Рынок завалили игрой «Менеджер». Остатки Витек продавал уже без моего участия с большим дисконтом.
Если же Виктора Зубкова официально приглашали на чей-нибудь день рождения, то подарок был неизменным: игра «Менеджер» и черные хлопковые носки.
Немного погодя, появился новый способ обогащения.
Фотокарточки
Благодаря наводке одного из старшеклассников мы с Витькой отправились по городским библиотекам, где, как оказалось, имелись неведомые советским читателям и тем более посетителям библиотек журналы «Рок постер» и «Бил борд». Это обстоятельство крайне удивляло и, конечно же, являлось строжайшей тайной для всех. Если случалось, что в журнале Рок постер оставался запечатанный в пленку плакат какой-нибудь рокерской группы, его незаметно срезали. Плакат извлекался из журнала так, чтобы не осталось видимых следов среза, а все остальные листы переснимались нашими фотоаппаратами «Смена» или «Зенит». Эти фотоаппараты производства завода «ЛОМО» – настоящий шик тех лет. О самом заводе «ЛОМО» я обязательно упомяну, но чуть позже. Помню, что фотообъективы и бинокли многие возили за границу вместе с икрой и водкой для обмена и продажи. Нам же, фотики помогали переснимать страницы импортных глянцевых журналов с изображением рок звезд, а также звезд кино. Затем пленки со сделанными снимками проявлялись и нарезались на прямоугольные черно-белые фото разного формата. Товар складировался в укромном месте у меня и у Витька дома. Годом раньше мы с Витькой ходили в фотокружок Дома пионеров и школьников на улице Вавиловых д. 13, сокращенно ДПШ, и знали весь алгоритм фотопечати. Стопка фоток со «Скорпионсом», «Кисами», «Айрон Мэйден» иногда разлетались в течение дня, а карманы наполнялись финансами, перекочевывающими в копилки. Мы с компаньоном постепенно обрастали легендами и мифами, слыли подпольными школьными воротилами, не ведая ничего о предпринимательстве и финансах. О налогах не слышали, финансовой грамотностью не обладали, но зато ведомы азартом и желанием заработать как можно больше. Успешнее всего шли продажи крупноформатных фотографий с изображением Арнольда Шварценеггера в разорванной майке.
– У него бицепс 56 сантиметров, глянь, – говорил Витек Пашке из параллельного класса.
– А кто это такой? – спрашивал Пашка.
– Да ты что, это же Шварц из Командо и Конана Варвара, – повторял заученную форму Витек, который сам конечно же этих фильмов не видел.
– А, а тогда понятно, артист значит, – грассируя, не картавя букву «Р» отвечал Пашка.
– Артист, артист, – поддразнивал Витек. – Во ты даешь. Это ж Арнольд Шварценеггер! Самый сильный культурист в мире и великий киноактер, – несколько взволнованно громко произносил Витек, втемяшивая Пашке кажущиеся ему простые вещи.
– Хорош еврейстровать Паня, бери пока дают, а то потом не будет, –взбадривал товарища Витька.
– Ладно-ладно, давай мне Шварца и вот еще вон тех Кисов копеек за 40, – сдавался Пашка покупая фото с изображением группы Кисс и Арнольда.
– Да, вот еще что, хотел спросить. А вот кто сильнее: Шварц или Рокки? –не желая уходить задавал вопрос Пашка.
– Самый сильный, думаю, Брюс Ли. Отметелит даже Шварца, – высказывал свое сугубо личное мнение Витек.
– Неизвестно кто победит, может Иван Драго всех отлупит, – вклинивался в разговор я.
– А помнишь, как Шварц сказал: «Помнишь Салли, я обещал, что убью тебя последним? Так вот, я соврал», – вспоминал Витек цитату из Командо, интригуя других желающих взглянуть на фото.
В общем, минимальный первоначальный капитал был нами сколочен почти параллельно с развитием уличных лотков у метро Гражданский проспект и Академическая, и в одно время с толкучкой или «черным рынком» в Девяткино. Ведя тихую торговлю под школьной крышей, мы миновали уличный рэкет, однако попали в оперативную разработку директора школы – Маргариты Николаевны. Тут над нами повисли серьезные неприятности. В последствии возникли первые кулуарные договоренности.
Маргарита Николаевна Спиридонова имела славу строго «красного» директора. Слава эта подкреплялась сведениями, полученными мной от друзей, с которыми я тренировался в одной группе ДЮСШ по гребле «Спартак». Долгие годы Маргарита Николаевна директорствовала в школе на улице Мира, где учились многие ребята, вместе с которыми я тренировался. Довольно сложно понять, почему из передовой школы на Петроградской стороне, пользующейся благосклонностью районных и городских властей, Маргарита Николаевна накануне выхода на пенсию оказалась на Гражданке (*часть Калининского района Ленинграда), в нашей рабоче-крестьянской школе на территории ФРГ (часть района Гражданка, Фешенебельный Район Гражданки) с весьма неоднозначной репутацией. Полно хулиганов, второгодников и, что совсем удивительно, большое количество разноплановых учеников из бедных еврейских семей, непризнанных гениев с весьма непредсказуемыми взглядами. Все это больше напоминало какую-то ссылку. Со слов моих одноклубников, в школе на Петроградке, Маргариту Николаевну боялись даже второгодники. Если в каком-нибудь темном школьном углу затевалась легкая потасовка, то только заслышав командный голос Маргариты Николаевны, школьные бойцы исчезали молниеносно. Однако для нашей школы мелкие потасовки скорее являлись обычным делом, нежели чем-то из ряда вон выходящим. Серьезные драки, спровоцированные школьными тафгаями, происходили по пару раз на дню. Возможно, Маргариту Николаевну перевели навести порядок, а может и иные обстоятельства, которые не имеют отношения к сюжетной линии данного повествования.
Нам с Витьком было без разницы кто является директором школы. Мы, не выделяясь, оставались в тени. Директорский кабинет обходили всегда чуточку стороной. Учились ровно, без взлетов и падений, однако при этом вся школа знала нас как людей деловых, способных раздобыть любой дефицит. Действовали мы исключительно по рекомендации, через посредников или под видом обмена марками или игры во всякие там фантики. Все достаточно осторожно, а порой, конспиративно. В случае непредвиденной ситуации, доставался заготовленный бутафорский альбом, нашпигованный марками и фантиками, а альбом с фотографиями известных киногероев исчезал в моем кожаном «дипломате» или в портфелях верных одноклассниц. Когда Витек предложил выйти на новый уровень, показав несколько новых коробок с мокасинами Тимберлэнд, с десяток 501 Левайсов и гору ношеных фирменных джинсов, то я решил так: испытывать судьбу не стоит. Между тем, надвигалась угроза полного раскрытия. До Маргариты Николаевны, как до капитана Коррадо Катани из киносериала «Спрут», дошла информация о деталях циничной торговли в стенах вверенного ей учебного заведения. Надо отдать должное мудрости Маргариты Николаевны. Все было спланировано четко, сделано тихо и стратегически грамотно. «Без шума и пыли», как говорил известный киногерой. Во время одного из уроков литературы, который вела классная руководительница Любовь Николаевна, вошли завуч и учитель физкультуры.
– Уважаемая Любовь Николаевна, с Вашего позволения двух учеников возьму с собой. Пару коробочек с книгами донести, – произнесла завуч Зинаида Игоревна, заходя в кабинет.
– Да, да, конечно, – охотно согласилась Любовь Николаевна. – Класс, встаньте пожалуйста.
Все поднялись.
– Вот, этих вот двоих, самых прилежных учеников с вашего позволения я пожалуй заберу, – указав на нас с Витьком и наигранно улыбаясь проговорила завуч.
Я все понял. На тот момент в голове уже созрел план разговора. Витек не догадывался, видимо, полагая, что нас вызвали тащить коробки, как самых сильных. Пока мы шли с завучем, учитель физкультуры зашел в класс и взял наши портфели. В кабинет директора он пришел чуть позже, держа в руках наши портфели.
Директор школы, Маргарита Николаевна сидела за столом со строгим видом. Чувствовалось, что за свою директорскую жизнь повидала она толпы разных обалдуев и почти к каждому у не имелся свой ключик и своя метода.
– Садитесь.
– Тааак, Смирнов и Зубков. Пришли голубчики, – волнообразно, меняя интонацию произнесла Маргарита Николаевна.
– Два варианта, которые хотела бы предложить вам сразу. Итак!
Первый: сейчас вызываем милицию и извлекаем все содержимое портфелей в присутствии понятых. Все оформляем как положено.
Вариант второй: сейчас же вызываем с работы ваших родителей и затем уже милицию. Выбирайте какой лучше?
Мой и Витькин портфели находились в руках у учителя физкультуры, завуч меж тем, что-то записывала в какой-то журнал. Повисла пауза.
Тут странным образом в меня вселилась какая-то железобетонная уверенность. Какой-то внутренний голос внушал веру в то, что ничего предосудительного не сделано, школа не взорвана, увечий кем бы то ни было не получено. Да и в портфелях в тот момент запрещенные фотоальбомы отсутствовали. Деньги, вырученные от торговли сложены во внутренний карман, под подкладкой пиджака школьной формы. Мой фотоальбом на математике перекочевал в портфель одноклассницы, а Витек вообще позабыл свой альбом дома.
– Маргарита Николаевна-у меня есть еще третий вариант, который хотел вам предложить, – сказал я. – Можно я все расскажу, но только лично вам. А сейчас мы сами откроем, портфели. Покажем содержимое.
– Хорошо, – согласилась Маргарита Николаева, – я предоставлю тебе последнее слово. Потом. Сейчас все выясним, а затем получишь возможность высказаться.
– Михаил Петрович, – поставьте пожалуйста оба портфеля ко мне на стол.
Ничего запрещенного в портфелях не оказалось. Однако нам с Витьком дали по листу бумаги для объяснения по существу вопроса. Я написал, что обязуюсь принимать участие во всех спортивных соревнованиях выступая за школу по лыжам, футболу, баскетболу и легкой атлетике. Обещал хорошо себя вести, на переменах не бегать, ровно завязывать пионерский галстук. В конце я добавил, что если и есть нарушения в поведении, то они произошли по расхлябанности, без всякого злого намерения и в них виноват только я и никто более. Тоже самое пообещал Витек, кроме последнего лирического отступления. О торговле, естественно, ни слова. Тогда нам с Витьком повезло. Однако, бизнес внутри школы пришлось завершить. Когда все уже выходили из кабинета Маргарита Николаевны по-классике жанра сказала: «А ты Смирнов, останься».
– Ну что, как все было на самом деле и что будем делать, словно видя все насквозь и просчитывая варианты, начала Маргарита Николаевна.
Мне показалось, что правда Маргарите Николаевне была не сильно нужна. Ей был нужен компромиссный вариант. Я ухватил нити этой психологической конструкции, когда под строгой маской скрывается договороспособный человек, желающий спокойно выйти на пенсию. Маргарита Николаевна подготовила себя к тому, чтобы услышать какую-нибудь реалистичную правдивую легенду. Ей хотелось малокровной локализации школьного очага напряженности, без применения ядерного оружия.
– Есть одно предложение, если это возможно. Уважаемая Маргарита Николаевна. Все что вам рассказывали про фотографии и игры, все это лично моя инициатива. Какое-то мистическое затмение. Витька тут не причем.
– Ну, что дальше, – как бы ожидая решения задачки, продолжила Маргарита Николаева, – неужели в наперстки начнете в школе играть?
– Хочу предложить один вариант, если можно, – начал я. Все, что происходило, является исключительно моей близорукой оплошностью. Несознательной ошибкой, недальновидным просчетом. Через год я точно перейду в спортивную школу, а пока, обещаю, что никаких происшествий больше не произойдет. Обещаю, что как и прежде, выступлю за школу на соревнованиях по разным видам спорта.
Тут Маргарита Николаевна пристально взглянула на меня через свои очки, как бы желая в слух произнести: «Ну вот молодец, выкрутился, давай дальше». Возникла театральная пауза. Наконец она сказала:
– Вот, это отличное цельное предложение! Вот это замечательно. Прямо-таки концессиональное соглашение! Прогрессивный, так сказать, взгляд на проблему. Кстати, отдельное тебе спасибо за победу на районных соревнованиях по лыжам и на городском первенстве школ по футболу, как капитану школьной команды. Наша школьная команда по футболу оказалась лучшей в городе. Грамота, вот от РОНО, – она показала на лежащую на столе грамоту. – Договорились!
И в конце добавила.
– Только, пожалуйста, не подведи меня. «Второго шанса не будет», —сказала Маргарита Николаевна.
Почему-то тогда Маргарита Николаевна мне поверила. Почему? Сказать сложно. Возможно, у видавшего виды опытного педагога была уверенность в том, что какой-то внутренний стержень все-таки во мне есть. Не до конца конченным и не совсем пропащим виделась моя персона в ее глазах. Я не подвел .
Однако торговлю в школе пришлось свернуть.
«ЛОМО»
В начале учебного 1989-90 учебного года школу посетили представители завода ЛОМО. Полное название звучит так: Трижды ордена Ленина Ленинградское оптико-механическое объединение имени В. И. Ленина. В ту пору подросткам, разрешили подрабатывать определенное количество часов. Так сказать, получить возможность войти в курс рабочих специальностей до прохождения учебно-производственной практики. Приходили с других предприятий. В частности: из «ЛМЗ» и завода «Арсенал».
По какому принципу выстраивались юридические тонкости взаимоотношений между работодателем и работником-подростком, точно вспомнить уже не смогу, однако что-то вроде гражданско-правового договора вроде бы подписывали. Рабочий день не полный. Оплата в зависимости количества изготовленной продукции два раза в месяц. И это лично мне очень понравилось.
«Больше сделал – больше получил», – рассуждал я. Витек высказал солидарность и поддержал инициативу. За нами потянулись другие воодушевленные наши одноклассники. Для работы на «ЛОМО» набралась группа из восьми человек. Желание заработать двигало нами. И не было в этом пошлого меркантилизма, нами двигал спортивный интерес, желание заработать честные деньги. Многим хотелось отдать все заработанное родителям или купить что-нибудь. Времена начинались голодные. Магазины тогда уже начали пустеть, случались перебои с продуктами. Порой пропадал даже хлеб. Почти всегда я был голодный.
Собирались после школы. Ехали с одноклассниками в метро до Выборгской. Затем, словно держась за одну веревочку, разговаривая, шли по подземном длинному переходу под железнодорожными рельсами финляндской железной дороги, выныривая из подземки на Чугунную улицу. По немного мрачноватой Чугунной улице топали до старинных краснокирпичных корпусов завода ЛОМО. После работы хотелось немного подышать, прогуляться пешком до метро Лесная той же Красной ветки метро. Старинные цеха «ЛОМО», построенные из красного кирпича, погружали на страницы книг классиков, повествующих о первых предприятиях Выборской и Петроградской стороны. Перед глазами возникали заводы Лесснера, Эриксона, Нобеля, Холидея, схожие по архитектуре, построенные примерно в одно время с «ЛОМО» и тоже, как правило, из красного кирпича. Сейчас это памятники регионального значения, молчаливые свидетели производственного бума начала ХХ века.
Начальник цеха Евгений Иванович встретил нас как родных. Показал рабочие места, рассказал о предприятии. Провел душевную беседу. Времена тогда уже начинались суровые. Ветер перемен плавно дул в сторону уничтожения ленинградских заводов. Поэтому на «ЛОМО» активно внедряли выпуск всяких новых товаров по так называемой, конверсии, в соответствии с прорывными планами интенсификации 90 и иными сомнительными перестроечными веяниями. Уже тогда слышались лозунги о том, что заводы из Ленинграда нужно выносить за пределы города. Уже шли разговоры о создании промышленной зоны на Парнасе. Под видом борьбы с экологией шли призывы разрушить все предприятия в центре города. Но «ЛОМО» держалось. Как и прежде выпускались уникальные оптические приборы, фотоаппараты. Впрочем, были также и попытки найти возможности выпуска быстро оборачиваемой продукции бытового назначения. Производили на заводе такую забавную штуку, как оптоволоконный светильник. Детище ЛОМО и конверсии. Точное название: светильник-ночник оптоволоконный декоративный ЛОМО 23 СВ1. Помню, как главный инженер рассказывал о том, что светильник хорошо продается, и что в планах делать еще какие-то бытовые приборы и сувениры, вплоть до утюгов. По Ленинградскому радио шла реклама оптоволоконных светильников, по телевизору тоже. Про натяжные потолки тогда еще не знали. И про то, что волоконные нити будут использовать для создания эффекта звездного неба. Когда знакомство состоялось, Евгений Иванович рассадил нашу группу по местам. Затем, совместно с главным инженером, стали вводить в курс рабочих процессов. В наши обязанности входило склеивание коробок для разнообразных фотопленок, бобинных кассет и оптических приборов, чередуя с работой по комплектованию светильников. Примерно так: первую неделю склеиваем одни коробки, на следующей неделе другие, третья неделя комплектуем светильники. Как я понимаю, задачи менялись так, чтобы мы не перегорели от монотонной и однообразной работы. Оплата труда в зависимости от сделанного количества – раз в две недели. Вот тут то и началась такая гонка! Кто кого перегонит, кто сделает больше. Ведь у кого больше, тот больше заработает. И как же тут без ухищрений, да еще и с нашим авантюрно-аферистическим мышлением. Сдавали работу по очереди Евгению Ивановичу. Он пересчитывал и записывал в свой журнал. Затем готовую продукцию складывал в коробку и возвращался за свой письменный стол.
– Ты видел, он пересчитывает, вносит количество в журнал. «Потом готовые изделия складывает в коробку», — говорил Пашка. Легко можно незаметно вытащить те, которые он уже посчитал и добавить к своим. Прибавим немного. Никто и не заметит.
– Давай попробуем ради интереса, вдруг проскочит, – высказались в поддержку идеи мы с Витькой.
– А если заметит? – засомневался Юрка.
– Разок попробуем, приплюсуем, а там поглядим, – закончил дискуссию Витек.
Стали брать из коробки с готовыми изделиями и добавлять к своим. Показатели резко увеличились. Но вот незадача. Взбунтовалась моя совесть. На третий раз, я сказал.
– Все, я больше мухлевать не буду. Все что приплюсовал верну.
Однако подельники меня безмолвно поддержали.
И мы просто стали работать быстрее. Уставали больше, но зарабатывали столько же.
Евгений Иванович, пересчитывая коробки говорил: «Как же вы так быстро умудряетесь все делать. Склад уже почти наполнен. Нужно искать для вас новую работу».
Мой недельный график выглядел так: по понедельникам, средам и пятницам после школы – тренировка; по вторникам, четвергам и субботам после школы – работа. По воскресеньям только тренировка. Бизнес по продаже фото шел вне стен школы в соответствии с достигнутыми с Маргаритой Николаевной договоренностями. Витек свободное время проводил на толкучке в Девяткино или возле Гостиного двора.
Работа на «ЛОМО» по субботам начиналась в 8:30, заканчивалась в 13:30. В субботу больше обычного хотелось спать. Работа спорилась не всегда. Дело шло медленнее, заторможеннее чем обычно. Приходилось долго втягиваться в рабочий ритм. В цеху царила духота, чувствовался запах металлической стружки. Над верстаками висел мутноватый пыльный шлейф. Я обратил внимание, что и Евгений Иванович по субботам пребывает в состоянии сонной апатии. На лице его отражалась глубокое утомление, мешки под глазами, одутловатость. Обмякшее тело расплывалось на стуле как желе. Вот если закроет глаза – заснет, казалось мне. Жалко было наблюдать за тяжким утренним состоянием начальника цеха. Однако, около половины десятого Евгений Иванович удалялся с одним из рабочих за ширмой своего импровизированного кабинетика. Минут через двадцать оба выходили из-за ширмы веселые и одухотворенные к новым трудовым свершениям. Чуть позже я уловил, что это был утренний моцион легкого применения допинга. Дальше работа шла по накатанным рельсам, до следующего приема допинга. Я заметил, что бодрое состояние начальника цеха передавалась и нам. Становилось веселее, хотя мы ничего не выпивали. Может просто дело близилось к завершению рабочего дня. Открывалось второе дыхание.
Потом мы узнали, что Евгений Иванович токарь виртуоз самого высшего разряда. Он вытачивал сложнейшие детали, в тех случаях, когда никто из рабочих цеха попросту не мог этого сделать. Детали уникальной сложности мог сделать только Евгений Иванович.
– Иваныч, только ты можешь, покажи класс! – слышались возгласы рабочих.
В конце февраля я принес Маргарите Николаевне справку следующего содержания:
Директору Средней общеобразовательной школы Спиридоновой М.Н.
От директора ДЮСШ по гребле «Спартак» Андреевой Л.Я.
Уважаемая Маргарита Николаевна!
В связи с проведением учебно-тренировочного сбора сборной команды Ленинграда в г. Бендеры (Молдавская ССР), а также подготовкой к весенним соревнованиям в г. Тирасполь (Молдавская ССР) в период с 18.03 по 25.04.1990г.
Вызывается учащийся 8-А класса школы № 888 Смирнов А.
Прошу Вас оказать содействие.
С глубоким уважением.
Директор ДЮСШ по гребле «Спартак» Андреева Л.Я.
Я был приглашен в кабинет к Маргарите Николаевне.
– Ну что ж, успехов. Раз сборная города, то разрешение даю, – сказала Маргарита Николаева. Это правда, что в конце сбора соревнования Всесоюзные?
– Да, правда. К соревнованиям еще подготовиться нужно, – отвечал я.
– В таком случае, аттестуем тебя по итогам трех четвертей. Оценки у тебя ровные. Двоек не имеется. Вернешься к концу четвертой четверти будет видно. Экзамены сдашь.
– Только пожалуйста, принеси мне грамоту, если хорошо выступишь.
– Обещаю, – сказал я.
– Вот еще что хотела спросить. А цель в спорте у тебя есть?
– Мечта есть. Хочу победить на чемпионате СССР, а потом на чемпионате мира.
Мечта
Мои мечты о спортивных достижениях затмили любой интерес к всевозможным авантюрным операциям, желанию обогатиться за счет реализации дефицитных товаров. Всецело меня поглотил спорт, с его мотивирующими целями и задачами.
Кто мог тогда знать, что это увлечение уведет от всего того, чем будет насыщаться с каждым днем наш микрорайон. Два последних года обучения в общеобразовательной школе, с конца зимы, то есть с конца третьей четверти и почти до конца учебного года, я уезжал на сборы. Когда приезжал, то учебный год сразу заканчивался и я снова уезжал. С Витей виделся все реже и реже. В городе бывал не часто.
На накопленные в копилках деньги я приобрел то, о чем не хотел просить родителей. В спортивном магазине «Спартак» за 60 рублей купил велосипед «Кама», там же купил новые лыжи и ботинки Фишер. У Мики Смолянского, приятеля с ул. Байкова, прикупил оригинальные пластинки Стинга, Пола Маккартни, а также несколько блоков аудиокассет ТДК. На Свердловской набережной в универмаге «Юбилей» вместе с мамой мы выбрали магнитофон Весна-212 С4 и проигрыватель «Радиотехника», мама добавила. С Витькиного домашнего склада по себестоимости взял несколько пар мокасинов «Тимберланд» себе и отцу. Купил фирменный рюкзак. Маме духи «Клима». Потратил, конечно, не все, что-то в копилке даже еще осталось.
В конце учебного года (90/91) я принял окончательное решение перейти в спортивный интернат. Бизнес мой заглох, работать на «ЛОМО» и даже подрабатывать уже не получалось. Тренироваться стали по две тренировки в день. Впереди проглядывалась спортивная жизнь. Через полтора года мне присвоили звание мастера спорта.
Между тем, в жизни моего друга-компаньона Витьки Зубкова тоже произошли некоторые изменения. Ирина, сестра Вити, познакомилась с неким Андреем Ивановым. Андрей и Ирина стали встречаться. Затем Ирина переехала к Андрею в новую квартиру на набережную реки Смоленки.
Внешне Андрей всегда производил благопристойное впечатление. Выделялся из общей массы бывших учеников нашей школы. Смешались в нем черты притягательного аристократизма и опасного авантюризма. Умение правильно и красиво излагать мысли, французский шарфик, аккуратность в одежде, создавали образ интеллигентного вида делового человека. По возрасту примерно лет двадцати трех от роду. Родители Андрея принадлежали к числу непростых номенклатурных торговых работников. В около школьных кругах Андрей слыл мажористым дельцом с обширными торговыми связями. «Блатной. Очень непростой», говорили про Андрея. Ездил на собственном автомобиле, новеньком ВАЗ 2106, посещал театры, ходил в рестораны. Зимой носил длинный финский пуховик или импортную дубленку, летом в желтую замшевую куртку, фирменную обувь. Когда-то Андрей тоже некоторое время учился в нашей школе, затем закончил институт советской торговли на ул. Карбышева. Родители Андрея подарили ему трехкомнатную квартиру в новом доме набережной Смоленки, а сами проживали на Кировском 25/5 (Каменноостровском). Короче говоря Андрей имел беспрепятственный доступ к благам комфортного обихода вплоть до автомобилей и мебели, а также импортным: видеомагнитофонам, джинсам, виниловым пластинки и любой мелочёвке.
В сбыте дефицита начал помогать Витек, у которого с Андреем выстроились почти родственные отношения. Немного забегу вперед. В 1996 Андрей уедет в Швецию, с Витькиной сестрой Ириной они расстанутся. Позднее Андрей случайно всплывет, фигурируя в весьма сомнительных финансовых операциях с векселями одного Питерского банка, то будут годы моей оперской работы. Но это будет позже.
Витек заканчивал 9-10 классы в гуманитарном классе нашей общеобразовательной школы. Школьную форму он уже не носил, это было за подло. Коммунизм мы тогда уже не строили, повисли в безвременьи кооперативно перестроечного мышления с ударением на букву Ы. Редкие занятия Витька посещал в джинсах, коричневых мокасинах, в свитере или рубашке. Во всем нарочито подчеркивал свою исключительность. Вел себя достаточно заносчиво. Стал носить прическу а-ля Мартин Гор из Депеш Мод. Я, кстати, стал улавливать его феноменальное внешнее сходство с лидером английской группы. Раньше как-то не замечал. Как-то по старой памяти захотелось заглянуть в гости к Витьке. Такое бывает, когда долго отсутствуешь, а потом вдруг возникает желание пройтись по старым адресам, позвонить кому-нибудь из одноклассников. Дома его не оказалось, дверь открыла сестра. Легкий полупрозрачный халатик обтягивал ее фигуристое тело. Такая, знаете ли, чуть более миниатюрная Шерон Стоун. Прозрачный халат позволял рассмотреть кружевное белье. Она не сильно пыталась скрыть свои прелести, словно испытывая меня на прочность.
– Заходи, заходи. Витки нет, где-то наверно крутится в районе, а я к родителям заехала. Ты не поверишь, совершенно случайно меня застал. Проходи на кухню, дома никого, чаю попьем.
Она поставила чайник, нарезала бутерброды, поставила на стол печенье. Затем закурила длинную сигарету, села напротив меня по правую руку приоткрытого окна.
– Может, ты голодный? А то давай приготовлю что-нибудь.
– Спасибо, я из дома. Есть не хочу, а от чая не откажусь, – сказал я.
– Как дела? Надолго приехал.
– Завтра обратно, решил вот заглянуть. Хотел брата твоего повидать. Как у Витька?
– А я думала меня хотел повидать, – задумчиво улыбаясь сказала Ирина.
– Ладно, пойдем покажу, – произнесла она жестом показывая в сторону Витькиной комнаты.
Мы вошли. Как обычно на стене висел постер с Депеш Мод. На столе стоял знакомый музыкальный центр «Салора»: проигрыватель, радио и магнитофон в одном флаконе. На столе лежала куча кассет, книга «Мастер и Маргарита». В классическом кресле разлегся черный кот с желтыми глазами. Почти половина комнаты напоминала склад серьезного магазина типа Березка или Альбатрос. Стояли коробки с обувью, аккуратно были уложены кожаные куртки, мужские пиджаки, ремни, коробки с парфюмом и много всякой мелочевки.
– Есть разное дефицитное белье, рубашки, джинсы даже несколько итальянских шуб, сказала Ирина. Ну ладно пойдем чай пить.
– Пропадет без тебя Витька. Закроют его… вдруг грустно произнесла Ирина.
– Это чего ж, – спросил я.
– Да потому что никого он не слушает. Тебя раньше хоть слушал. Ты спортом его заниматься с собой брал, он тянулся. Сильным хотел быть. А сейчас такие с ним рядом, ни одного приличного человека. С такими один путь в тюрягу. Свобода эта до добра нас не доведет. Не готовы мы пока к такой свободе.
– Так он же с Андреем? – вопросительно произнес я.
– А что Андрей? Андрей птица другого полета. Он сегодня есть, а завтра скажет, что первый раз Витьку видит. У нас с Андреем уже не так как раньше.
Мы еще немного посидели поговорили.
– Все вспоминаю, как в шестом классе вы собрались на Витькин день рождения, а мы с тобой потом тайком курили на кухне. Ты еще приврал мне, что куришь по пачке в день. Две пачки тогда выкурил дурачок, голова закружилась. Чуть из окна не выпал. Витька, кстати, тебя тогда от окна оттащил. Так бы вывалился наверно.
– Да Ирка, было дело. А еще помню, как «Менеджер» продавали, как кросы по Муринскому ручью бегали, мечтали, что когда-нибудь парк там будет. Помню, как матушка ваша меня отругала за то, что забыл Витька навестить, когда у него уши болели. Змею вашу помню, собаку Грэя, которого трактор Кировец переехал на Северном проспекте. Все помню.
Потом и я ушел.
Спортивный интернат я закончил в 92-м, Витька в том же году закончил школу. Возвращался в Питер совсем на короткое время, в перерывах между соревнованиями и сборами. Иногда возле метро случайно встречал бывших одноклассников из моей старой школы, потом опять надолго уезжал. Году так в 94-м шел со спортивной сумкой в сторону метро. Встретил Костика Веселова из параллельного класса. После того, как он вернулся с войны в Осетии, беспробудно пил, руки дрожали, а вид был словно побывал он в каком-то особом аду. Хотя и вернулся, конечно, тоже не в рай. Разговор зашел про Витька.
– Витька скоро посадят, зуб даю, – сказал Костя. Денег до дури, пьянки, девки. Недавно какого-то торговца должника отметелил до полусмерти. Он теперь с бандой, там у них и торговля и всякие другие дела. Воротила среднего звена тут на районе. Короче, то от триппера лечится, то бьет кого-нибудь.
– Ладно, увидишь, передавай привет. Приеду теперь не скоро, – сказал я, попрощался с Костей и побрел с сумкой в сторону метро.
Когда я вернулся Витек уже сидел. То ли за превышение необходимой самообороны, то ли за хранение оружия. Довольно быстро вышел, тогда вообще все можно было решить за деньги, а уголовно-правовая система просто не обладала еще определенными статьями для наказания новых видов преступлений. В 97-м пару недель тренировались в Питере, между соревнованиями. Раздался звонок.
– Здорово. Ай да во двор, бери мяч, чемпион, – как в детстве начал Витек.
– Ты где, откуда звонишь, – поинтересовался я.
– С трубы звоню. Сижу в «Гигант холле» на площади Калинина. Давай завтра в три часа в парикмахерской на Науки 10.
Связь пропала.
На следующий день в три часа я пришел в знакомую с детства советскую парикмахерскую, где нас всегда стригли под канадку за 40 копеек, где вызовом служил звонок-трещетка и загорающаяся лампочка на дверью. Заглянул в зал. Картина маслом. В кресле сидит Витька, подстригает его какая-то сексапильная дама. При этом Витек умудряется разговаривать по здоровенной трубе. Нога на ноге. Увидел меня, машет рукой.
– Ну здорово, давай поболтаем пока Ленка меня стрижет.
– Здорово. Как-то неловко от работы человека отвлекать. Труд обесценивается. Выходи, на улицу, там поболтаем.
Дождался на улице.
– Здорово! Что-то мне тут вспомнилось, как мы на «ЛОМО» работали? Как тебя совесть заела, когда приписывать стали? – начал Витька, когда оказался на улице.
– Что это тебя на воспоминания потянуло? – спросил я.
– Помню, конечно. Как пошли на тренировку по гребле, а тренер дал тебе задание в гребном бассейне и ушел. Забыл про тебя. Ты два часа упорно упражнения делал, пока не опомнились. Неделю потом мышцы болели. Забыл? А еще как по две копейки у прохожих стреляли, чтобы в «Бублике» купить хрустящую городскую булку и лимонад.
– Да, это были самые лучшие годы.
– А детские утренники в кинотеатре «Современник»? – продолжил воспоминания Витек. Мои 10 молочных коктейлей по 10 копеек. Игровые автоматы на Гражданском. Нашу первую вылазку к гостинице Ленинград и того англичанина у домика Петра, у которого на матрешки плейер выменяли. Хорошее у нас было детство! А теперь будет еще лучше. Со спортом закончишь и айда со мной….
На следующий день я уехал со странным чувством душевной хандры. Больше с Виктором Зубковым мы никогда не виделись.
Как выяснилось уже значительно позже, сначала у Витька все шло хорошо. Вернее сказать, ему сопутствовало везение и многое сходило с рук. Сыпался какой-то шальной фарт, а возможно, тому виной безвременье и тотальная финансовая безграмотность. Андрей Иванов подкидывал дефицит, Витек легко находил покупателей. Клиентская сеть расширялась. Когда школа закончилась, сначала от рака умерла мать – медицинский работник. Отец ушел в запой. Из органов его вскоре уволили. Продал машину. Говорили, протоптал тропинку от подъезда до ближайшего магазина. Частенько бродил, пошатываясь по микрорайону, как брошенный пес. После расставания с Андреем у сестры произошел психологический слом, она попыталась перерезать себе вены. Витек каким-то чудом успел ее откачать. Потом умер отец. Трешку Витек с Иркой разменяли. Благо Витек к тому моменту был в определенном авторитете в районе, с деньгами проблем тоже не было, переехал в сталинку на проспекте Энгельса возле Удельного парка, Ирина куда-то на проспект Художников. Сестре помогал. Вроде потом она вышла за муж родила дочку. В 95-м Витька сел. Когда мы с ним виделись последний раз начался резкий его финансовый взлет. Появилась гостиница и целая сеть подконтрольных предпринимателей. В конце 1998-года моего одноклассника и первого компаньона застрелили. Убийство носило заказной характер. Убийцы конечно же найдены не были.
Р.S.
У меня все шло без изменений. Сборы, соревнования, поездки в разные города иногда страны. Все накопления из прошлого сгорели на сберегательной книжке в 1991 году. Вторая часть сбережений почти исчезла в кризис 1998 года. Медленно и тяжело я шел к своим целям в спорте. Стал остро задумывался о том, что делать дальше. Наверно благодаря спорту я остался жив, видимо так было суждено.
Изредка проезжая мимо нашего старого дома, панельной девятиэтажки 504-серии, где в одном из подъездов жил Витек, вдруг охватывает чувство щемящей тоски. Затем, все стирается.