Субботним утром на Удельной

Субботним летним утром, часов около одиннадцати, зашел в пункт обмена валют на Удельной. Купил немного иностранных купюр для поездки в не ближайшее зарубежье. Довольно быстро управился и, в состоянии благодушия, подумал: а не выпить ли кофейку? Уже наметил было маршрут и хотел перейти дорогу по пешеходному переходу на углу Ярославского и Елецкой, так на тебе. Шагнул одной ногой по зебре, а на меня прямым ходом, как корабль, летит местный забулдыга. Шатаясь, но во вменяемо устойчивом состоянии. И так уверенно ко мне, как будто накануне вместе выпивали. Видок сизый, помятый, но без отеков и опухолей, кровоточащих ран. Без отвратного запаха и струпьев. Вполне себе интеллигентного вида, ушедший в затяжной штопор, питерский алкаш. В дальнейшем хочется называть его Сизый, поскольку имя его я спросить не удосужился. Вокруг рта белая пена, чуть искривленная неглупая улыбка, оголяющая три зуба на верхней челюсти, три на нижней. В глазах конечно же муть и туман, но вдаль взгляд с хитретцой. Короче говоря, конченый, но еще не совсем.

– Старик, мне бы 100 рублей на пиво. Опохмелиться не мешало бы, – с улыбкой заговорил забулдыга, как будто мы действительно знакомы и  выпивали вчера.

Я достал кошелек, про себя решая, что больше сотни давать не нужно.

Протягиваю сотню. «Бог ведь велел делиться», думаю про себя.

– О спасибо. А это тебе сдача, на вот, – говорит, чуть шепелявя, незнакомец. Протягивает зажатые трубочкой в кулаке пятьдесят рублей.

– Ладно, ладно. Сдачи не надо. Это лишнее. Иначе какой смысл в помощи, – отвечаю я, оценив предложенный благородный размен. Сам же думаю о том, что впервые просящий пытается всучить мне сдачу. Да и само слово сдача прозвучало неожиданно.

– Дай я расскажу тебе анекдот, на ход ноги. Ты только, слышь, за мимикой моей следи, – говорит Сизый, чуть подтягивая меня за рукав, желая, чтобы я не терял внимания и следил за мимикой его лица.

– Ну, давай анекдот и я побежал, – говорю.

– Смотри. Смотри вот такой вот анекдот.

1970-й год. 100-летие Ильича:

– Сидят в тюрьме директор часового завода, директор винзавода, глав врач психбольницы и художник. Все как полагается, за антисоветчину.  Ну, каждый рассказывает историю, за что его посадили.

 Директор часового завода:

– Мы выпустили часы, где в 12 часов выезжает Ленин на броневике, с вытянутой рукой и говорит: «Ку-ку, товарищи, ку-ку». За это и посадили.

 Глав врач психбольницы:

– А у нас сумасшедший художник повесил лозунг: «Мы и партия едины!» За это и посадили.

Директор винзавода:

– А мы к юбилею выпустили вино под названием «Ленин в Разливе». За это и сел.

Спрашивают художника.

– Ну а ты то, как сюда умудрился попасть?

Отвечает.

– Так я картину «Ленин в Финляндии» нарисовал.

– Ну-ка покажи.

На картине шалаш и торчат четыре голые ноги.

– Чьи ноги?

– Надежды Константиновны и Дзержинского.

– А где же Ленин?

– А Ленин в Финляндии.

– Следил за мимикой? А? Хороший анекдот? – спрашивает меня сизый.

– Следил. Давненько не слыхал этого анекдота. Со школы, наверное, – отвечаю я.

– А знаешь, какая у меня была температура в холодильнике на Ямале, когда там работал? – не отстает от меня Сизый.

– Не знаю.

– В том то и дело, что в холодильнике -20, а на улице -60. О как…

– Это меня в командировку отправляли от мясокомбината. Я на разных работал. Мне вот кстати шестьдесят пять стукнуло. Давно на этом свете проживаю.

– Да ты что! – говорю я, – Я ведь тоже на «Самсоне», правда не на мясном, а на медицинском замом был.

– А, так я ж на «Самсоне» всех знал, – говорит сизый незнакомец. Инженера главного Ведерникова. Да что там говорить, вплоть до самого директора Чайки, отчество правда запамятовал.

– Слушай, ты похоже давно на Удельной живешь, – почему-то дернуло меня спросить. Кефира случайно не знал? Парнишка такой был, шпилькой любой замок открывал. Виделись с ним в 1986 году в спортивном лагере РВС (Ребята Выборгской Стороны) на Правдинском озере. Там все познакомились. Мы спортсмены, а они малолетние зэки. Вся их бригада, все РВС-совские и девахи тоже. Все с приводами и судимостями. Все лысые. Кефир самым молодым был.

– А, ну как же! Кефир. Конечно знаю, здешний он. Форточник и домушник, каких не было больше и не будет наверно. Любую дверь открывал шпилькой, все верно ты сказал, в форточки залезал. Но нет его уже, – вздохнув, сказал мой сизый собеседник, затем вновь заулыбался. –  А вот родственники живы. Дети и внуки даже есть.

– Вот видишь мир как тесен, – говорю я.

– Это, вот что я думаю, – продолжил вдруг Сизый, посерьезнев, ¬– Давай-ка расходиться. А то мы так с тобой договоримся, что общих родственников найдем.

– Ладно, удачи тебе, пока.

– И тебе спасибо и всего.

Я отправился в сторону кофейни. Перейдя Ярославский, слышу.

– Земляк!

Оглядываюсь. Сизый стоит, подняв сжатый кулак вверх –  «но пасаран». Я тоже останавливаюсь, поднимаю вверх сжатый правый кулак – «рот фронт».

Куда отправился Сизый, не знаю. Я пошел за кофе.

Р.S

Давно живу я в этом небольшом провинциально-столичном городе, зажатом внутри кольцевой автодороги. Со старинным центром, какого нет больше нигде в мире, и отдельными точками особого притяжения, центрами мира для коренных его жителей. В городе, чтобы понять который, необходимо долго в нем прожить, знать его закоулки, понимать его душу и настроение, знать его коммунальную изнанку, помнить, где лежат в земле твои предки. С закрытыми глазами отличать правый берег от левого, Елагин остров от Каменного, Петроградский от Васильевского. Уметь проходить насквозь дворами колодцами, потаенными скверами. Объезжать пробки без навигатора. 

И похоже, что все те коренные аборигены, которым Бог позволил дожить хотя бы до моего возраста или чуть старше, так или иначе знакомы друг с другом, или где-то пересекались. По крайней мере, мне так уже начинает казаться. Когда-то почти все занимались спортом, ходили в детский сад, школу, дворец пионеров, ездили в пионерские лагеря, участвовали в городских соревнованиях, служили в армии, учились где-то, были октябрятами и пионерами, кто-то даже побывал в комсомоле, работали на заводах и предприятиях, проходили практику, ездили на картошку, пропалывали турнепс, ходили в кино и дискотеки, театры и музеи, посещали детские утренники в кинотеатрах, ели пирожки в пирожковых и т. д. Ну что тут скажешь, если с первым встречным алкашом на Удельной мы сходу, легко и непринужденно находим общих знакомых. А может у каждой станции метро есть свой такой алкаш, с которым у меня есть общие знакомые? На Василеостровской и Петроградской, Невском и Горьковской уж точно так будет. Может уже у каждого ларька в моем родном городе найдется тот человек, с которым у нас отыщется что-либо общего. Вполне возможно, что так и есть. 

Артем Смирнов

Kbstech.ru